охотиться! Зимой кто охотиться? Зверь ослабел, оголодал, а тут вон, охотничек выискалси! И ведь предупреждал же я его! Говорил ему! И свистел, и топал, и ухал! Потом подошел и так сказал, мол, что ты добрый молодец тут стрелами истыкать все решил! И предупредил его, что если еще раз белке в глаз, ему не поздоровится!
— Да она уже берлоги разрывать начала! — вмешалась я. — У нас тут сказка «Три медведя», причем три — это глагол! Отловит и натирает, мол, жених мой! Она же из лесу никуда не уйдет!
Пока мы с лешим спорили, Настенька уже хлеб с вареньем наминала. И конфетами закусывала.
— Ты понимаешь, что медведи скоро дохлыми прикидываться будут при виде всего, что в юбке и отдаленно на Настеньку похоже? — спорила я. — Так что давай, расколдовывай, а я проведу профилактическую беседу с занесением в тонкую ранимую мужскую психику.
Настенька уже допивала самовар, а я чувствовала, что мне жарковато.
— А не надо было похваляться! — спорил Семен Семенович. — Ишь, выискался! Я же к людям всегда по-доброму, а они вон… в штаны накладывают!
Мы просидели не больше двадцати минут. Но я чувствовала, что скоро охрипну.
— Ладно, коли узнаешь жениха, заберешь себе! И в лес его не пускай! Пусть на рыбалку ходит! — снова нахохлился Семен Семенович.
Я толкнула Настеньку, которая расплескала чай.
— Уу? — спросила Настенька, пытаясь прожевать.
— Ты своего опознать можешь? — тихонько спросила я, поглядывая на Лешего. — Ваньку своего? Приметы какие-нибудь особые помнишь?
— Приметы? — задумалась Настенька. И тут же обрадовалась. — Помню, конечно! Коли на рябине ягод много, то к зиме морозной! Чем больше снега, тем больше хлеба!
— Понятно, — кивнула я, видя, как исчезает бутербродище в Настиной хлеборезке. — Не опознаем!
— А как же сердечко мое? — спросила Настенька, прожевав. — Оно-то не ошибется! Я любимого промеж всех узнаю!
— Так что? Соглашаемся? — спросила я, покосившись на Семен Семеновича. Тот делал вид, что грибы развешивает. — Точно сможешь опознать?
— Угу! — закивала Настенька. «Хорошо, Настенька согласна!» — озвучила я, глядя на шоколадные конфеты. Ладно, возьму одну… Ладно, две. Одну сейчас съем. Вторую в карман брошу. Сладкое на морозе очень полезно. Поднимает уровень глюкозы!
— Ай, Настя! Ай, да девка! — восхитился Леший, потирая руки. Настенька зарделась, опустив глаза. — Ладно, сейчас все будет! Ты меня, девка-то, от водяного спасла. А то лед тонкий был! Вот бы он мне задал! Кто ж знал, что он не спал? Поэтому и соглашаюсь.
— А вы чего на рыбалку поперлись? — спросила я, вспоминая его на льдине. — Вы же леший?
— Да, водяному нагадить решил, — зловредно заметил Семен Семенович. — Думаю, как приеду, как нагажу! Пущай знает, как в картах мухлевать!
— Так вы же в штанах на льдине были, — вспомнила я, как улепетывал от меня постоянный клиент.
— Это я уже потом их надел. Думаешь, чего я застеснялся! Я водяному сорок белок по осени в дурака проиграл! — с досадой заметил Семен Семенович, подсыпая конфет на радость Настеньке. — Я ему крести, он меня козырем! Вот и решил у него еще и рыбки отловить, пока спит!
— Веди медведей! — поторопила я, видя, что Настенька уже не может есть.
Леший как свистнул, как ногами затопал. Сначала мне показалось, что ему плохо, как вдруг в избу с морозами вошли три медведя. Они вышли в центр избы, встали во весь рост и замерли. Со стороны они напоминали чучела. И совсем немного потерпевших по делу «Машеньки». Мне казалось, что они вот-вот жалобно начнут перечислять: «Спала на кровати, смяла ее! Ела из моей тарелки, не помыла, сволочь!»
— Ну, — выдохнула я, глядя на то, как Настенька вылезла из-за стола и направилась к медведям.
— Ванечка! — звонко крикнула она, а все трое дернулись. Дернулась даже я, хотя и не была Ванечкой. — Ванюшенька! Сердце мое!
Пока что под категорию «Ванечка» больше всех подходила пугливая я. Медведи стоически не подавали признаков «Ванечки».
— Сердце мое ретивое, укажи мне, где жених мой, — прижала Настя руку к груди. Я весьма заинтересовалась. Не то, чтобы я в жизни не любила. Скорее так, нравились сильно. Но так, чтобы «Ванечка!!!», у меня не было.
Сердце видимо, включило Шерлока Холмса, раз запуталось между крайним левым и крайним правым. Потом сердце стало грешить на центрового.
И тогда я поняла — плана нет.
Хотя в мишках я плохо разбиралась, но упрямое сердце не могло определиться в этом любовном четырехугольнике.
— А можно она всех заберет? — пришла я на помощь Настеньке. — Нет, а что? Как в сказке «Три медведя»!
— Нет, пущай своего отгадывает, — заметил Семен Семеныч, присаживаясь на скамью. Только с сейчас я заметила, что куртка у него была наизнанку, а глаза белесые.
Время шло. Сердце требовало медвежий гарем. Я со скучающим видом разворачивала и сворачивала одну и ту же конфету.
— Да бери уже любого! — взмолилась я, зевая. Семен Семенович сидел и перебирал какие-то травы. — И пойдем отсюда! Назовешь Ванечкой! Будешь людям показывать за деньги. Знаешь, сколько на нем заработаешь! А на Ванечке заработаешь только нервный тик!
— Али не признал ты меня, родненький? — взмолилась Настенька, сдирая с головы платок.
«Понятые» медведи молчали. Допрос продолжался. Следователь была неумолима.
— Али не помнишь, как мы с тобой… — слегка покраснев, прошуршала Настенька, зыркнув на меня.
Видимо, сердце передало эстафету чему-то другому.
— А можно подсказку? — не выдержала я, понимая, что мы тут застряли надолго.
— Подсказку? — удивился Леший, перебирая сушеные мухоморы. — Нет, нельзя! Пусть сама угадывает!
— Может, у него есть шрам какой-нибудь? — подключилась я. — Родинка! Ну хоть что-нибудь!
— Есть! — обрадовалась Настенька. — Родимчик у него есть! На животе!
— Отлично! — обрадовалась я, понимая, что расследование только что вышло из тупика. На медведей было страшно смотреть. Им срочно нужен медвежий психолог. Потом, на окоченелом трупе в тулупе они будут показывать другим медведям, за какие места трогала их страшная женщина!
— Ну? Решила? — спросил Леший, потирая руки. Не нравится мне его взгляд. Уж больно лукавый.
— Нет его здесь, — догадалась я, глядя на Семена Семеныча. Тот тут же расстроился и посмотрел на меня, как на почтальона, который принес пенсию. Медведи ломанулись на выход, стоило Лешему махнуть рукой. Они бежали дальше, чем видели, в ужасе оглядываясь.
— Ты карты любишь, не так ли? — спросила я, глядя на Лешего. — Может, сыграем? На Ванечку?
— Нельзя в карты на Ванечку играть! Душу проиграешь его! — ужаснулась Настенька, зажимая рот руками. — Чем же он меня любить будет, ежели душу его проиграешь Лешему?
— Если он умеет любить женщину только душой, то мы зря теряем здесь время, — заметила
